Недавно руководитель ГБУ РД «Координационный информационно-культурный центр» Мухтар Амиров вместе с другими дагестанскими журналистами посетил Донецкую Народную Республику. В беседе с корреспондентом сетевого издания «Мирмол» он рассказал, как обстоит ситуация по специальной военной операцией на месте.
— Мухтар Магомедкамильевич, расскажите, с какой целью вы поехали в Донецкую Народную Республику?
— До нашей поездки мы много писали о событиях, которые происходят сейчас на территории Донецкой и Луганской народных республик и на Украине, где сейчас идет специальная военная операция, вели авторские телеграм-каналы. У нас была цель увидеть изнутри, как все происходит, все ли так, как описывается блогерами и коллегами из других СМИ.
Поездка показала нам даже больше, чем мы ожидали. Все подтвердилось в ярких красках, мы убедились в этом через трагедии отдельных людей, с которыми нам удалось пообщаться. Они обрисовали нам ужасную картину.
— Какую роль играют журналисты в этих исторических событиях?
— Всегда нужны люди, которые пишут обо всем, что происходит, что видят и слышат, как развивается ситуация. Без них мы бы не смогли узнать правду. Взять, к примеру, ситуацию в Буче. Не окажись там вовремя журналистов, мы бы не смогли такими контраргументами отбить фейковую информацию. Журналисты там должны быть, они должны ездить, задавать вопросы населению и фиксировать все происходящее. Они играют роль современных архивариусов. Спустя 20-30 лет эта тема все равно будет подниматься, появятся идеологи, которые будут говорить, что Россия врала и допускала ошибки. Стримеры, которые просто пишут о чем-то, все равно будут в своих публикациях фиксировать происходящие ситуации. За счет их стримов и публикаций разоблачаются фейки.
— Вам не было страшно ехать туда, ведь могло случиться все что угодно?
— Бесстрашные только дураки. Мы были максимально осторожны – старались смотреть под ноги, не наступать на непротоптанные дорожки и не трогать посторонние предметы. Нам рекомендовали не пить воду, не заходить в подъезды, где никто не жил, категорически запрещалось спускаться в подвалы, даже если приглашали местные жители, заходить на детские площадки и подбирать игрушки. Именно из таких безобидных вещей нацисты делают взрыватели к взрывным устройствам.
— Какие населенные пункты вы посетили и как обстоят там дела в свете последних событий?
— Мы были в Мариуполе, Донецке, в поселке Володарское, также посетили и другие населенные пункты. Картина не везде одинаковая, где-то одни руины стоят, а где-то повреждена какая-то часть населенного пункта, где шли наиболее ожесточенные бои. Местность подвергнута минометным обстрелам, пострадала от танковых обстрелов. Есть условно «мирный» Донецк, где не так все ужасно, однако он и по сей день подвергается обстрелам.
У всех этих городов свое «эхо войны». Если в Мариуполе «эхо» в виде патронов, обугленных домов, трупов украинских солдат, которых никто не хоронит, и они по сей день лежат на дорогах и у домов. В Донецке же «эхо войны» – это когда ты идешь вечером по городу и сам себя слышишь, такое же эхо как когда гуляешь в горах, между каких-то каменных джунглей и твой же голос возвращается к тебе обратно.
Город полупустой, если не назвать вообще пустым. Очень мало машин, которые куда-то едут. Люди, как мне объяснили, стараются не выходить из домов. У них есть места, где больше всего бывает прилетов снарядов и ракет со стороны украинских позиций, люди съезжают с этих микрорайонов и стараются вообще там не появляться.
Надеюсь, после завершения спецоперации это сменится на более привычные шумы – оживленных дорог, разговоров и смеха людей. Сейчас это гнетущая тишина и холод.
— Как живет местное население?
— Люди живут ожиданием. У некоторых людей вообще нет мечты, для меня это было самым поразительным и ужасным, когда у человека нет мечты, от слова вообще. Их единственная задача – увидеть дом, на месте ли он, а потом уже строить какие-то планы.
Они сейчас мечтают о каких-то простых вещах, о простом обычном спокойствии, которой мы порой не замечаем. Порой просто мечтают выпить воду. Они могут не пить ее днями, потому что воды нет.
Покидая эти территории, украинские подразделения сжигают подстанции, уничтожают всю социальную инфраструктуру, вплоть до того, что если подъезжают ремонтные службы, чтобы починить водокачку или еще что-то, по этой точке могут вновь ударить, чтобы уже не только доразрушить это место, но еще и убить тех людей, которые могут восстановить эти и другие объекты.
Если сравнивать с историческими событиями, так обычно воюют захватчики. К примеру, немцы, когда захватывали определенную местность, вывозили все с территории. Они забирали скот, зерно и даже чернозем, уничтожали инфраструктуру, хотели максимально обескровить, чтобы Красная армия, которая будет освобождать населенный пункт, замедлила свой ход и подверглась большим расходам.
Так и здесь – все сжигается и уничтожается. Они явно воюют не за свое. Это все чужое, а чужое легко ломать, особенно варварам, и они с легкостью это делают – могут отравить колодец, забрать все, вплоть до запасов, которые лежали в складах или магазинах, даже если им это не нужно, просто чтобы полностью обескровить территорию. Это некая норма поведения для них.
В самом Мариуполе люди ходят с черными руками, и эта не та грязь, которую встряхнул и пошел дальше, она будто въелась в кожу, как у мотористов, которые день-два не мыли руки. Человек может месяц не видеть воды, жить в подвале.
Они как-то живут, строят сиюминутные планы, которые могут быть осуществлены здесь и сейчас.
— Кто из местных жителей там остался, встречались ли вам дети?
— Есть города где есть дети, в Мариуполе я детей очень редко видел. Кто смог, кто на ходу, они уходили, а остальные остались. Это ужасная картина, когда в городе в основном люди преклонного возраста. Очень много инвалидов. Из детей в Мариуполе встретили только одного новорожденного и еще несколько в больнице.
Очень мало молодежи. Некоторые говорят, что молодые ребята ушли ополченцами, кто-то воюет на стороне Украины, а многих согнали на завод «Азовсталь», чтобы использовать в качестве «живого щита». Не могу утверждать, точно ли это так мы узнаем уже после завершения спецоперации.
В основном люди просто не знают, куда им идти, связи нет, украинские силы уничтожили всю инфраструктуру, отключены либо разрушены все базовые станции и люди не знают вообще ничего. Не просто не знают, как поживает какой-то их родственник, который живет в другой части города, порой они даже не могут сорганизоваться для того, чтобы пойти за гуманитарной помощью. Они могут просто не знать, что через квартал стоит грузовик, который приехал из Донецка и разгружает гумпомощь.
— Смогут ли беженцы вернуться домой и будет ли вообще куда им возвращаться?
— В каких-то отдельных случаях может и будет. Что бы ни было, нас всегда тянет домой, независимо от того, хорошо нам или плохо на новом месте. Поэтому все возвращаются домой, я думаю, и они вернутся.
— В этих населенных пунктах работают какие-либо магазины, аптеки, больницы?
— Нет, все магазины, которые мы видели, были полностью уничтожены. Деревянные ларьки разобраны, из них сделали топливо для костров, чтобы греться и готовить еду, так как нет ни света, ни газа. Дерево, из которого сделаны ларьки, уже сухое и хорошо горит, чем зеленные насаждения. Пока город в руинах, люди живут в подвалах или гаражах.
Сейчас им очень нужны люди, которые могут лечить. Они болеют и умирают от того, что не просто нет лекарств, а нет возможности куда-то пойти и получить их, проконсультироваться.
В той части города, где мы были, функционирует только одна больница, которая была переполнена, она просто разрывается. Если мы называли своих дагестанских врачей, которые работали в красной «зоне», героями, я даже не знаю, как назвать врачей, работающих там. Это «биомашины», которые борются за жизнь людей, невзирая на отсутствие лекарств, электричества, водоснабжения, канализации, вообще каких-либо условий.
Там больница не просто место, где лечат, они там и выхаживают. Обессиленные люди иногда остаются в больнице для восстановления.
Люди уже переболели всеми видами коронавируса, кто выжил, тот выжил, а тех, кто умер, хоронят во дворах.
— Освобожденные территории уже начинают восстанавливать или еще рано об этом говорить?
— Да, работы по восстановлению инфраструктуры начинаются сразу, по мере возможности конечно. В освобожденных пунктах сразу назначают администрацию и пытаются своими силами что-то делать.
Они даже в этой обстановке продолжают засеивать поля, которые остались не заминированными. Конечно, огромное количество территории заминировано и там работы непочатый край.
В Донецке, который находился в жесткой блокаде, в том числе экономической, очень чисто. Люди очень трудолюбивые, сразу пытаются что-то сделать и наладить свою жизнь, хоть это и сложно в нынешних обстоятельствах.
Конечно, все и сразу восстановить не получится. Стараются навести порядок в тех микрорайонах, где есть люди, расчищают дороги, дворы, помогают друг другу.
— Как реагировали жители на российских военнослужащих и журналистов?
— Агрессии с их стороны не было точно. От нас они ждут защиты и помощи. Если к военнослужащим они относятся как к освободителям и защитникам, то к журналистам они подходят именно за информационной поддержкой – кому-то позвонить, просят рассказать, как обстоят дела в том или ином городе и поселке, в каком они состоянии и так далее. Наши военные не просто же воюют там, они помогают местному населению восстанавливать дома, захоронить погибших, оказывают медицинскую помощь, помогают передвигаться по городу. Они относятся к нам, как к людям, от которых можно получить помощь.
Единственное, один медработник сказала «вы не снимать приезжайте, лучше лекарства нам привезите». Потому что город постепенно оживает, все больше людей начинает приходить в больницу, возникает больше запросов.
— Что вас больше всего поразило в увиденном?
— Поразило то, что украинские силы любого человека могли убить за то, что он убегал от войны, что боится смерти. Они не давали местному населению ни коридора, ни какой-либо возможности покинуть город.
Бойцы нацбатальона терроризировали населенные пункты и не давали никому уехать. Любой, кто начинал выезжать со двора, подвергался обстрелам. Все машины прострелены, разбиты стекла и проколоты колеса. При этом они транслируют это, будто сделали что-то благое, делают добро для них и люди должны стать жертвами какого-то сакрального освобождения от гнета России. Хоть Украина и по сей день не объявила войну, она на протяжении 8 лет проводит геноцид русского населения на Украине, ДНР и ЛНР и объявляет всем, что они воюют с Россией.
Поразило еще и то, что люди в этом хаосе не теряют доброту. Они волнуются не только о себе, но и о бродячих животных. Пытаются как-то прокормить кошек, собак, голубей. Если обычно бездомным кошкам отдают какие-то остатки еды, то там остатков нет, но при этом они делятся с ними тем, что сами с трудом достали. Они пытаются отдать своих животных журналистам или зооактивистам, которые приезжают в города, потому что не смогут прокормить их.
Я не знаю, как люди могут при таких обстоятельствах, при таком холоде сохранять свою душевную теплоту.
— С какими чувствами вы покинули территорию ДНР?
— С тяжелыми. Потому что ты понимаешь, что эти люди нуждаются в помощи, но ты не в силах помочь им. В обычное время ты можешь отвезти человека, если это надо, купить ему воды и продуктов, а там это невозможно. Это было очень тяжело.
— Какие выводы вы сделали для себя после этой поездки?
— Из всего увиденного можно сделать вывод, что нужно ценить то, что у тебя есть, ценить то, что вокруг тебя. Имущество, которое у тебя сейчас есть, как показала практика в Мариуполе и других городах, может быть не твоим, у него могут появиться другие хозяева, которые выгонят из твоего дома или запретят выходить за пределы двора, вплоть до того, что тебя просто убьют. У тебя остается только возможность пойти к соседу, если он тебя пустит.
Самое важное – сохранить взаимоотношения с людьми, близкими тебе людьми, не ссориться понапрасну и даже если поссорился – извиниться, потому что может наступить день, когда тебе или ему понадобится помощь.
Многие спрашивают, почему они не уедут из Мариуполя. А куда они уйдут? Они просто не знают куда идти, не знают, будет ли там лучше, встретит ли их кто-нибудь, помогут ли им.
Чтобы не было такого, я думаю, нужно сохранять добрососедские отношения, вести нормальный диалог с друзьями и родственниками. Быть крепкой опорой для своих близких, чтобы и они стали опорой для тебя.
