Главная страница » Блоги » «Моя война» Григорий Чухрай — режиссер-фронтовик

«Моя война» Григорий Чухрай — режиссер-фронтовик

Автор Солдат Победы
Солдат из кинофильма «Баллада о солдате» не просто блистательная роль,  но и во многом жизнь режиссера  Григория Чухрая.
Недаром говорится, что жизнь создает картины, перед которыми унижен даже прекрасный режиссер. 
Боевой путь Григория Наумовича Чухрая-режиссера с первых дней войны полон самых драматических и трагических приключений, которых хватило бы не на один военный экшн-блокбастер. Он воевал в составе воздушно-десантных частей на Южном, Сталинградском, Донском, 1-м и 2-м Украинских фронтах. В 1943 году принимал участие в военно-воздушной операции «Днепровский десант».
О войне — о страшном, трагическом и не только  написал режиссер в своих воспоминаниях. 
В 1939 году Чухрай  призван на срочную службу, которую проходил в 229 отдельном батальоне связи 134 стрелковой дивизии в Мариуполе. А в первые дни войны в чине младшего сержанта был поставлен командовать взводом резервистов.
После первого же боя быть комвзвода мл. сержанту Чухраю перехотелось: под обстрелом бойцы подприлавочных войн устроили дикую истерику, расползались и прятались, отказываясь выполнять какие-либо приказы. Новоиспеченный командир бегал, пинал, матерился, стрелял сам, но поднять воинство так и не смог.

«В углу окопа, от страха надев противогаз вверх трубой, лежал толстый мужчина. Я подбежал к нему и сорвал противогаз. На меня смотрели глаза, от страха потерявшие радужную оболочку. — Если бы все люди были честными, — простонал он, — то и войны бы не было»…
Чухрай вызывался добровольцем в Воздушно-десантные войска.

«Мои подчиненные удивленно смотрели на меня.
— Молодой человек, — сказал один из них. — У вас есть мама? Это же… прыгать к немцам!..
— Хоть к черту на рога, только без вас! — ответил я грубо.
— А что мы вам такого сделали? Мы вас матюгали нехорошими словами? Мы вас пинали под ребра?
Я ничего не ответил, а только думал. «Трусы! Торгаши! «. Я уже чувствовал себя десантником, и фантазия рисовала мне героические картины».

В 1942 году Григорий окончил воздушно-десантную школу, и в составе десантных войск был отправлен на Северный Кавказ, в Ессентуки. Там же жила 21-летняя девушка Ира Пенькова, которая вместе с другими студентами местного пединститута рыла противотанковые рвы. Вечерами в городе были танцы, где и встретились молодые люди, еще не зная, что эта встреча определит их судьбу на всю жизнь.

Ирина вспоминала: «Я увидела его лицо. Вернее, глаза, они в упор смотрели на меня. Это был не просто взгляд, а такой… целеустремленный. Я немножко задержалась, он мне чуть улыбнулся. Потом нас познакомили, мы сели в сторонке и уже не танцевали, проговорили весь вечер. Гриша был особенный человек, с ним не бывало скучно, и если ему хотелось привлечь к себе внимание – у него это получалось».

Через месяц в город вошли немцы. Григорий был переброшен на другие позиции, а Ира осталась в Ессентуках. Целых два военных года Григорий не мог найти Ирину, не знал, жива она или нет. Поиски к результату не приводили. И он написал письмо в газету «Комсомольская правда»: «В левом кармане моей гимнастерки больше года я ношу фотографию Иринки, моей невесты. Она была со мной в боях, она придавала мне сил, когда казалось, они иссякли, она согревала мое сердце, когда набегал на него холодок грусти. Я не знаю, где сейчас Иринка. Город, в котором она жила, был занят немцем. Теперь он освобожден, но все мои письма напрасны. Ее нет. Я с каждым днем теряю надежду когда-нибудь найти ее. И вместо этой надежды в сердце растет ненависть, растет необходимость видеть кровь врагов». Письмо было напечатано, и – чудо! – Ирина его прочитала.

«Я долго не мог заснуть. Если останусь жив, – думал я, – приеду в Ессентуки и женюсь на Ирине. Впервые в жизни у меня появилась конкретная мысль о женитьбе. Я представил себе, как хорошо это будет. В том, что и она, и Елена Тихоновна согласятся на мое предложение, я не сомневался – не потому, что был самонадеянным юношей, а потому, что во всем чувствовал их отношение к себе. Но тут же на смену радужным мечтам пришла реальность. Слова «если останусь жив» обрели вполне ощутимый смысл. Раньше я понимал, что могу умереть, но это понимание было каким-то абстрактным. Теперь я всем своим существом почувствовал, что и я, как другие, смертен. Это не испугало меня, я только подумал: «Зачем портить девушке жизнь, да и мне воевать будет нелегко. Женюсь, если останусь жив…» «А если буду калекой, без ноги или руки?» – пришла мне в голову мысль. – Что тогда?» Я живо представил себя калекой и решил, что тогда постараюсь исчезнуть из жизни Ирины. Пусть лучше считает, что меня нет на свете… Люди женятся для счастья, а какое счастье жить с калекой? Так думал я, лежа на полу в комнате будущей своей жены, и в мыслях моих не было ни тени жалости к себе. Быть убитым или остаться калекой было большей реальностью, чем остаться живым… Я любил Ирину, любил жизнь, но, как многие мои сверстники, считал, что есть вещи, за которые можно и умереть»

В первых числах июля 1942 года вновь сформированный воздушно-десантный корпус был переброшен из Тамани в Калач-на-Дону, в состав 7 резервной армии, вскоре преобразованной в 62-ю армию Сталинградского фронта. ВДК был переименован в 33 Гвардейскую стрелковую дивизию. «Но мы продолжали называть себя десантниками», — подчеркивает Чухрай. И с огромной гордостью вспоминает немецкую листовку с предложением сдаться. Она начиналась словами: «Солдаты 33-й дивизии! Вы деретесь, как львы».

Именно здесь Григорий Чухрай научился ходить через линию фронта. Обычно разведчики делали это втроем. Залегали поблизости от немецких окопов в каком-нибудь месте с хорошим обзором и пару суток наблюдали за немцами, засекая огневые точки, время смены караулов, приема пищи и только потом начинали действовать. Обратно надо было идти спокойно, не проявляя и тени нервозности, не оглядываясь и не останавливаясь. Немцы должны были принять бойцов за собственную разведку, отправляющуюся на поиск «языка».

«Когда оказывались на нейтральной территории, можно было дать себе отдохнуть и нервам успокоиться. Но самое главное и опасное было приближение к своим. Мы подходили со стороны, откуда наши часовые ожидали противника, и от них можно было каждую секунду ожидать прицельного выстрела. Обычно мы, спрятавшись от выстрелов, кричали:
— Не стреляйте! Мы советские десантники, мы свои!
К сожалению, мало кто этому верил. Поэтому лучше всего было выходить к своим в том месте, где часовые были предупреждены и ожидали нас. Но это было возможно далеко не всегда. Поэтому мы применяли такой прием: кто-нибудь из нас (как правило, командир) отвлекал часового подозрительным шумом, а в это время другие два десантника по-пластунски ползли к часовому и, подобравшись к нему, сваливали его и обезоруживали. И только потом объясняли, кто мы и почему так поступили. При этом случались всякие неприятные неожиданности и даже потери, но другого способа не было».

«Едва стемнело, раздалась команда «по самолетам!» Мы вошли в самолеты, и каждый занял на скамейках свое место. Команда распределялась так, чтобы командир прыгал в середине расчета. Это было необходимо, чтобы десанту было легче собраться. Самолет летит быстро, и каждая секунда задержки увеличивает разброс парашютистов. А для того чтобы представлять собой силу, надо как можно быстрее собраться. Мы были к этому готовы. Но все получилось не так, как было задумано.
Когда пролетали над линией фронта, по нам вела интенсивный огонь зенитная артиллерия противника. Наш самолет содрогался от близких разрывов, и по фюзеляжу барабанили осколки. К счастью, никто из нашей команды не пострадал. В самолете стояла напряженная тишина. Но вот сигнал — «приготовиться!». Все собрались у люка в том порядке, в каком должны были прыгать. Команда «пошел!» — и солдаты стали покидать самолет, стараясь прыгать как можно более кучно. Передо мной должен был прыгнуть солдат Титов. На нем была тяжелая, мощная рация. Да и сам он был мощный парень, спортсмен по поднятию тяжестей. Он глянул вниз и уперся руками в края люка.
— Не пойду! Днепр!
Медлить было нельзя. Я уперся ногой в спину Титова и вытолкнул его из самолета, и сам устремился за ним. Оказавшись в воздухе, я сначала ничего не понял: Внизу пылал огонь. Горели крестьянские хаты. В свете пожаров белые купола парашютов были отчетливо видны на фоне темного неба. Немцы открыли по десанту огонь чудовищной силы. Трассирующие пули роем вились вокруг каждого из нас. Многие наши товарищи погибали, еще не долетев до земли. Я натянул стропы, купол парашюта перекосился и я камнем полетел к земле. Но не рассчитал: слишком поздно отпустил стропы. Купол парашюта снова наполнился воздухом, но не смог погасить скорость. Удар о землю был очень сильный. Потеряв сознание, я покатился вниз по крутой круче вниз. Очнувшись, я хотел освободиться от парашюта, но не смог. Я был, как в кокон, замотан в купол, ничего не видел и был совершенно беспомощен.
Стал искать финку (мы все прыгали с финками), но амуниция на мне перекрутилась, руки запутались в стропы, и финку я никак не мог достать. Я слышал собачий лай и картавые крики немцев и представил себе, как немцы обнаружат меня, беспомощного, запутавшегося в стропах, и будут смеяться… И я заплакал… Заплакал от обиды. Я готов был умереть, но не мог допустить, чтобы враг смеялся. Собрав все свои силы, я сделал еще одно отчаянное усилие и, исцарапав в кровь руки, каким-то странным способом добрался до финки. Распоров «кокон», я выскочил наружу и спрятался за ближайшую копну сена. В это время на круче показались два немца. Я видел их на фоне неба. Один из них дал длинную автоматную очередь по моему парашюту. Он, очевидно, предполагал, что парашютист еще там. И только затем оба осторожно стали подходить к оставленной мной куче из строп, купола и вещмешка. Как только они оказались ко мне боком, я открыл огонь и уложил их обоих. А сам бросился наутек. Скоро ко мне присоединились сержант Толокнов и гв. рядовой Якубов с рацией РБ, а потом гв. рядовой Краснов с упаковкой питания к рации»


Василь рассказал, что недалеко от сел Глинча, Пшеничники и Бучак действует группа лейтенанта Здельника, с которой десантники вскоре объединились. Через несколько дней к ним присоединилось 27 человек под командованием майора Льва, это было 29 сентября. Начальник политотдела 5 вдбр херсонец Леонид Лев дрался как лев. Свою Красную Звезду он получил на Сталинградском фронте за то, что в критический момент немецкой контратаки 24 августа 1942 года лично возглавил противотанковую оборону, в ходе которой бойцы подбили четыре танка. Теперь же объединившиеся группы начали активные диверсионные действия в тылу немецких соединений, одновременно принимая меры к установлению связи с другими группами.
Группа Льва провела ряд нападений на коммуникации, вражеские гарнизоны, в результате которых истребила более 30 гитлеровцев, уничтожила четыре автомобиля, три зенитные установки, подожгла склад боевого имущества, захватила оружие и боеприпасы. 4 октября майор Лев решил продолжить выход к линии фронта и попытаться установить связь с наступающими войсками. Отправиться через линию фронта было поручено Чухраю и еще нескольким бойцам.

«В том месте, о котором было условлено, переход оказался невозможным. Нашли другое место. Там тоже должны были нас встретить. Дождались темноты, не без приключений перешли через немецкие порядки, прошли через нейтральную территорию, в темноте разглядели нашего часового. Пошли на него. Идем, а часовой стоит и не двигается. Странно. Подходим ближе — часовой не двигается. Уж не манекен ли это? Когда подошли совсем близко, разглядели лицо часового. Глаза испуганные и удивленные одновременно
— Ты чего, испугался солдат?
— Товарищ, ты минное поле ходил!
Оказалось, что боец-азербайджанец ожидал нашего появления, чтобы показать нам, где есть проход через минное поле, но задремал, а когда открыл глаза, то увидел, что мы идем по минному полю. Он остолбенел и ждал самого страшного.
— Товарищ, не скажи командир, что я спать!
Мы обещали и выполнили его просьбу. Мы были благодарны ему, что он молчал. Если бы он предупредил нас, мы, безусловно бы подорвались»

Все подходы между высотками на Букрине были уставлены «шпринг-минами»

В штабе 47 армии десантники доложили о положении за линией фронта и получили приказ выходить из вражеского тыла. В наградном листе на орден Красной Звезды написано, что Чухрай еще раз перешел через линию фронта в обратном направлении. Однако на самом деле ушли солдаты, сопровождавшие его.
«Свободного времени у меня было больше чем достаточно. На мне была ручная граната, которую мы носили на ремне под сердцем. От нас никто этого не требовал. Это придумали сами десантники, чтобы в критическую минуту подорвать себя и прихватить с собой несколько противников. Сейчас в этой гранате не было надобности. Но куда ее деть? Отдать какому-нибудь солдату — он ее не возьмет, выбросить — кто-нибудь может подорваться. Я вышел из узла связи в поле, вытянул предохранительную чеку и бросил гранату. А она не взорвалась. Меня охватил ужас. Я представил себе, что могло бы случиться, если бы граната не взорвалась там, во вражеском тылу. Ноги стали ватными, я осел на землю и просидел так с полчаса, уговаривая себя, что ничего не случилось: граната отказала мне не там, а на своей территории»

Григорий Чухрай участвовал в подготовке Словацкого национального восстания. Дважды тяжело ранен. Последнее ранение получил в Венгрии, 24 марта 1945 года. Как говорится в наградном листе, «в бою под Бакончернье в котором полк имел задачу взять шоссе и отрезать отход противника, Гвардии старший лейтенант Чухрай с группой бойцов первым вырвался на шоссе и лично застрелили из автомата 6 немцев. Воспользовавшись ручным пулеметом одного из убитых немцев, открыл огонь по врагам. Лично захватил и доставил командиру полка одного контрольного пленного». За этот бой начальник связи 332 гв. стрелкового полка ст. лейтенант Чухрай представлен к ордену Великой Отечественной войны II степени

После выздоровления, в декабре 1945 года Григорий Наумович был уволен в запас